Объективности рады

На днях в Российском фонде фундаментальных исследований завершился прием конкурсных заявок на гранты 2012 года. Впереди ­ работа ученых­экспертов и выявление лучших. В предыдущем номере “Поиска” мы уже начали знакомить читателей с тем, как устроена экспертиза РФФИ в области химии, сегодня ­ очередь “царицы наук”, и наши вопросы адресованы председателю Экспертного совета РФФИ по математике, механике и информатике академику Евгению МОИСЕЕВУ.

???????.jpg

На днях в Российском фонде фундаментальных исследований завершился прием конкурсных заявок на гранты 2012 года. Впереди ­ работа ученых­экспертов и выявление лучших. В предыдущем номере “Поиска” мы уже начали знакомить читателей с тем, как устроена экспертиза РФФИ в области химии, сегодня ­ очередь “царицы наук”, и наши вопросы адресованы председателю Экспертного совета РФФИ по математике, механике и информатике академику Евгению Моисееву.

­Евгений Иванович, закончился сбор заявок, пора приступать к экспертизе. С чего вы начнете, на какие основные моменты обратите внимание?

­ Все поступившие по нашему направлению заявки будут распределены между экспертами самой высокой квалификации, каждую рассмотрят три специалиста в конкретных областях, последовательно ответят на вопросы анкеты и выставят свои оценки. Будут учтены значимость проекта, имеющиеся у автора публикации на эту тему.

­Как в математике определяется значимость?

­Экспертизу в РФФИ проводят сами ученые. Они ­ профессионалы и знают тенденции развития своей науки, знают, какой проект заслуживает одобрения. У них есть профессиональное чутье, которое подсказывает, какой может быть результат, насколько ценно и фундаментально то, на что запрашивается грант, насколько он полезен для развития науки.

­Бывают случаи, что деньги выделяются ученому на доказательство теоремы?

­Конечно.

­А если не докажет?

­Такое тоже бывает, но редко. И в общем­то это не страшно, ведь даже если теорему не удается доказать, ученый может получить важный побочный результат, уйти чуть в сторону и доказать что­то другое, тоже полезное. Это нормально: идет научный поиск, и нельзя точно сказать, куда он приведет.

­В математике существуют недоказанные гипотезы, теоремы, над которыми ломает голову не одно поколение специалистов. Представим, что какой­нибудь аспирант или молодой малоизвестный ученый подаст заявку на грант под такую задачу ­ дадите?

­ Как правило, так делать боятся. Даже Перельман, к примеру, на грант не подавал.

­А чего боятся?

­Насмешек коллег: пообещал, а не доказал. С другой стороны, если ученый уверен в себе, выступил на какой­то конференции, объявил о результате, то в РФФИ мы такую заявку не поддержим: что же ты нам предлагаешь то, что уже сделано. Все эти тонкости умеют отслеживать наши эксперты.

­Есть ли у российских математиков возможность получить существенный грант на решение фундаментальной проблемы в каком­то другом фонде?

­Пожалуй, нет. Вот если бы сегодня школьный учитель Константин Циолковский решил попросить денег на конструирование ракет, то ему могли бы помочь только мы.

­У вас действительно бывают заявки от школьных учителей?

­Бывают, как, впрочем, и от людей других профессий. Например, от банковских служащих.

­Они тоже занимаются наукой?

­Есть такое специфическое направление ­ финансовая математика. В цюрихских банках в этой области работают по 300 человек, в то время как в Математическом институте им. В.А.Стеклова ­ всего 100 сотрудников. Они изучают финансовые потоки, выявляют закономерности, это все ­ фундаментальные задачи.

­А размер гранта РФФИ может заинтересовать банковских служащих?

­Разве теоремы доказываются ради денег? Научный поиск ­ это особый вид деятельности. Есть статьи, есть выступления на конференциях, а есть подача заявок, которые оценивают коллеги. Из всего этого складывается престиж и научный вес ученого.

­И все же: каков размер гранта в математике?

­Как правило, грант выдается на три года. Его размер около 350­400 тысяч рублей в год, если проект коллективный, и около 50 тысяч рублей, если заявка индивидуальная.

­Размер финансирования и конкурс зависят от области науки?

­Согласно решению Совета РФФИ, мы финансируем не больше 30% конкурсных заявок. Так, если по нашему направлению “Математика, механика и информатика” в год подается 1000 заявок, то одобрить мы сможем около 300. Бюджет конкретного направления устанавливается в зависимости от количества принятых заявок.

Поэтому очень важно, чтобы коллеги подавали больше заявок, привлекали молодежь. Даже если ученый сразу не получит финансирования в рамках основного конкурса, подача заявки будет зафиксирована, занесена в базу данных. Помимо грантов на исследования мы предлагаем поддержку научных поездок, командировок, издания книг, и наши эксперты нередко рассуждают так: гранта РФФИ у ученого нет, но он подавал заявку, которая получила высокий балл, значит, стоит его поддержать в чем­то другом. К тому же все заявки (не только поддержанные) анализируются, обобщаются, оказывают некоторое влияние на государственную научную политику.

­Существуют ли какие­то особенности именно у математической экспертизы?

­Я бы сказал, что наши эксперты отличаются стремлением наиболее точно оценивать проект. Например, несколько лет назад мы были инициаторами перехода на девятибалльную (вместо пятибалльной) систему оценки. Она позволяет более дифференцированно подходить к отбору проектов. Теперь такую систему используют в РФФИ при оценке всех заявок на конкурс инициативных проектов, не только по нашему направлению.

Вообще, математиков характеризует особая тяга к объективности. Приведу простой пример: предположим, 10 заявок набрали одинаковую сумму баллов, а утвердить нужно только 6. Такие случаи у нас бывали: часть заявок с одинаковыми оценками не могла “уместиться” в 30%, о которых я уже говорил. В других фондах в этом случае начинают определять социальную значимость проекта, использовать какие­то дополнительные инструменты... У нас по­другому: в этом году мы одобрим 6 заявок, а оставшиеся 4 запомним и отложим до будущего года. Мы называем это ротацией.

­Подождите, а как же все­таки выбрать 6 лучших заявок из 10 одинаковых, если не использовать дополнительные инструменты?

­Есть способ. Математики скажут: раз по­другому не определить, давайте бросать монету ­ орел или решка. Все по­честному, никакого субъективизма.

­Орел­ решка ­ это сильный ход в математике!

­А что, с древнегреческих времен этот метод использовали. Ведь если исчерпаны объективные показатели, начнут возникать субъективные. Это нехорошо, и в математике очень тяжело переносится. Правда, бросали монету мы всего один раз, чаще используем ротацию.

­Поясните все­таки, что означает ротация?

­Заявка, которая набрала “проходной” балл, но не получила финансирования, может быть одобрена на следующий год.

­Неужели ученый отложит работу на год и будет бездействовать, если он сейчас одержим идеей? Как­то глупо, из­за 50­то тысяч...

­Нормальный ученый сидеть без работы не будет, а через год его заявка станет только сильнее.

­Сколько вообще времени обычно требуется на решение математической задачи, доказательство теоремы?

­По-­разному. Теорему Ферма доказывали несколько столетий. А, как правило, работа над математической проблемой идет 10 лет, то есть это два­три гранта. Потом тему меняют.

­А молодежь не пугают такие длительные сроки? Им ведь хочется все и сразу?

­“Все и сразу” ­ это не в фундаментальной науке. У нас приоритеты другие.

­Давайте поговорим о современных математических тенденциях. Мы уже коснулись финансовой математики, а какие еще направления актуальны сегодня? Отличаются ли они от тех, что были на переднем плане 20 или 50 лет назад? Можно ли говорить о “моде” в математике?

­Сейчас актуальны алгебраические, геометрические задачи. До этого большей популярностью пользовались дифференциальные уравнения. Это процесс живой: что­то на время отходит на второй план, потом возвращается. Если говорить о моде, то всегда интересна та область, где “пошли результаты”: она сразу начинает привлекать многих, в эту область устремляются сильные ученые, и в течение десятка лет идет очевидный прогресс. Сейчас такой областью является, например, алгебраическая геометрия.

А есть такие проблемы, про которые всем понятно, что они важны, но которыми практически никто не занимается ­ просто потому, что неизвестно как к ним подступиться. Такие задачи длительное время стоят без движения. Не столетиями, конечно, как теорема Ферма или гипотеза Пуанкаре, но тоже долго.

­Можете привести примеры?

­Например, существует очень важная проблема (и мы такой проект финансировали), как сделать заключение на основании малого ­ в смысле математической статистики ­ количества данных. У нас на рассмотрении была задача из области медицины примерно с 20 параметрами (прогноз катастрофического течения послеоперационного периода) и всего 600 данными. По всем правилам, нельзя делать выводы по 600 данным, если меняются 20 параметров. Но где взять больше? 600 операций сделали ­ вот и вся статистика. Жизнь такие задачи ставит. Сейчас решением этой проблемы занимается академик Юрий Прохоров. Если у него получится, то направление наверняка станет популярным.

Как я уже говорил, бывает, что какая­то проблема спустя годы вновь становится актуальной. Сейчас подан на рассмотрение издательский грант на книгу “Кобордизмы в СССР”, которую составляют статьи 70­х годов прошлого века. Сегодня это направление в топологии очень востребовано, поэтому необходимо собрать уже имеющиеся работы и представить их нынешним математикам.

­Задачи, связанные с анализом огромных массивов данных, тоже, наверное, актуальны? Сейчас ученых ЦЕРН захлестывает гигантский поток информации, из которого непросто извлечь самое ценное. Математики могут помочь?

­Вы упомянули очень актуальную задачу обработки информации, когда из огромного массива данных нужно выудить “зерно”. С такими задачами мы сталкиваемся каждый день. К примеру, на запрос поисковой системы в Интернете мы получаем 20 миллионов ссылок. Просмотреть сможем штук 5­10, а остальные? Получается, что информация захлестывает людей и при этом остается недоступной. Это очень важная и непростая математическая задача, и работы ученых в этом направлении мы тоже финансируем. Если бы кто­то в этом направлении серьезно продвинулся, оно бы стало очень модным и перспективным. Но это нелегко: рост потока информации опережает методы ее обработки, которые создаются сегодня.

Или вспомните недавние погромы в Лондоне, когда толпы людей мгновенно собирались в одном месте по сигналу, одновременно переданному на мобильные телефоны или электронную почту. Это серьезные вещи, им нужно научиться противостоять. Хотя, казалось бы, какое отношение к нашей науке имеют все эти события из сферы безопасности?

­Такие задачи тоже решают математики?

­Это задача скорее информационная, но она тоже находится в поле внимания нашего экспертного совета. Существуют способы автоматического выявления подозрительного поведения (мы финансировали подобные проекты), преступного сговора людей. Это может происходить на бирже: по информации с камер наблюдения удается автоматически определить сговор мошенников. Также можно выявить подозрительное поведение человека на перроне станции метро. Как вы понимаете, информации с камер слежения ежесекундно поступает столько, что “вручную” обработать ее невозможно.

Такие задачи решаются, в том числе и с помощью РФФИ. Группа академика Юрия Журавлева в этом существенно продвинулась.

­Математические школы ВМиК, мехмата МГУ по­прежнему впереди. Много ли в стране очагов математической мысли?

­Наша статистика свидетельствует о том, что больше всего проектов подается учеными Москвы, на втором месте по количеству заявок и грантополучателей ­ Новосибирск, третий ­ Санкт­Петербург. Если говорить об организациях, то впереди ­ МГУ, Институт прикладной математики им. М.В.Келдыша РАН, Математический институт им. В.А.Стеклова РАН, институты УрО РАН.

­В 2012 году РФФИ отмечает 20­летний юбилей, фонд образован в годы самой активной “утечки умов” и самых массовых потерь в российской науке. Можно ли на основе анализа научного уровня проектов, получающих поддержку РФФИ, говорить о том, насколько тяжелыми оказались эти потери?

­В начале 1990­х действительно уехали многие математики. Зарплата профессора, насколько я помню, составляла в России 30 долларов. Аспиранты один за другим просили подписать рекомендательные письма. Не думаю, что это был такой уж большой урон для математической науки. То ли мы с запасом готовили будущих ученых, то ли старшее поколение “подстраховало”. И стоит ли вообще говорить о потерях, если сегодня мы имеем доступ к научным результатам соотечественников, ко всем значимым публикациям.

Существует другая проблема ­ уезжая, многие к тому же уходят в другие сферы деятельности. Я бы не сказал, что большинство покинувших Россию исследователей нашли себя в зарубежной науке. Есть масса печальных примеров.

И все­таки нужно признать, что массовый отъезд активных ученых в начале 1990­х негативно сказался на общей научной обстановке: стало существенно меньше семинаров, многие из них распались. В прежние годы на одном мехмате проводилось до 500 семинаров! Поздно вечером выйдешь из здания ­ все окна горят, до самой ночи читаются спецкурсы. Теперь этого нет: уехали энергичные ученые, которые готовы были работать сутками. Впрочем, сейчас наметилась позитивная тенденция: благодаря программе мегагрантов яркие ученые возвращаются. Так, на мехмате создал лабораторию и читает лекции по дифференциальным уравнениям профессор Борис Дубровин.

Если вернуться к статистике, то в РФФИ мы ежегодно сталкиваемся с одной и той же картиной: в любой период времени в стране работает много молодых ученых и много ученых пенсионного возраста. Средний возраст ­ “мертвая зона”, он сравнительно мало представлен.

­Куда же исчезают молодые, когда переходят на следующую возрастную ступеньку? И откуда постоянно добавляются ученые старшего возраста, если средний возраст “выпал”?

­Это для нас тоже загадка. Объяснение может быть такое: идут социальные процессы, в результате которых молодежь после аспирантуры прекращает заниматься наукой, уходит в другие сферы или уезжает из страны.

­А к пенсии возвращается?

­Бывает и так. Ведь как работает бизнес: компании набирают молодых ребят до 30­35 лет, а через несколько лет их меняют и вновь работают с молодежью. А те, кто “вылетает” из бизнеса, возвращаются в науку.

­Кто же их возьмет назад, после такого перерыва?

­А почему бы и нет? Люди попробовали себя в другой сфере, а потом решили вернуться к любимому делу. Они вполне могут и теоремы доказывать, и в конкурсах участвовать.

Кстати, во всем мире, в том числе и в США, очень хорошо знакомы с ситуацией, когда защитившаяся молодежь уходит из науки. Чтобы этого не допустить и продлить время активной научной работы, придумали “постдок” ­ четырехлетний период после диссертации. Американцы очень хорошо финансируют ученых в эти самые плодотворные годы и только потом отпускают в банки и другие структуры. У нас же в этот период провал, люди не востребованы в полной мере ­ вот где мы теряем молодежь.

­А РФФИ не может что­то вроде “постдока” молодым ученым предложить?

­Мы стараемся поддержать молодежь. У нас есть программы стажировок, программы мобильности внутри страны. Если молодой аспирант или кандидат наук хочет поработать под руководством видного ученого в России, мы финансируем такой проект из расчета 50 тысяч рублей в месяц. Но для этого нужно ехать в другой университет, в другой город. Также мы поддерживаем приезд в Россию молодых ученых из СНГ.

­Недавно члены РАН выступили с инициативой принять математика Григория Перельмана в свои ряды. А были ли попытки или предложения РФФИ поддержать этого “странного” гения?

­В начале 2007 года в РФФИ узнали от питерских коллег Перельмана, что он прекратил занятия математикой. Моим предшественником, председателем Экспертного совета по математике, механике и информатике академиком Дмитрием Аносовым, было подписано обращение к ученому с предложением возобновить исследования и получить финансовую поддержку фонда. По нашей просьбе это обращение Перельману лично передала его коллега Нина Уральцева, но ответа, к сожалению, не последовало.

­Вы уже говорили об особой тяге математиков к объективности. Может быть, она объясняет позицию Перельмана?

­В целом, в математическом сообществе действуют жесткие этические нормы. Эксперты знают, чьи результаты ученый мог использовать в своей работе. Но Перельман заслужил премию, он 10 лет этой проблемой занимался. Его бы никто не осудил, несмотря на то что другие тоже бились над гипотезой Пуанкаре. В конце концов, дело не в премии. Обидно, что большой ученый перестал заниматься наукой.

­Может, не перестал? Информации о нем крайне мало.

­Даже при наличии компьютера, Интернета математикой невозможно заниматься “подпольно”. Необходимо бывать на конференциях, семинарах, обмениваться идеями с коллегами ­ этим и сильна наука.

­По возрасту Перельман сейчас как раз в той самой “мертвой зоне”. Может быть, согласно статистике, через какое­то время он вернется?

­Вполне возможно, с таким­то интеллектом!

­И РФФИ от своего предложения не откажется?

­Конечно, нет. Все в силе, Перельмана мы обязательно поддержим.

Беседовала Светлана Беляева

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Помог ли вам материал?
0    0